плантаторскихъ колоніяхъ внѣдрилась уже язва невольничества, отъ котораго сѣверныя успѣли избавиться. Понятно, что, при такихъ условіяхъ — общее согласіе могло быть достигнуто лишь путемъ взаимныхъ частныхъ уступокъ, въ виду достиженія одной главной руководящей цѣли конгреса, а именно — противодѣйствія парламентскому произволу.

Такъ, между прочимъ, конгресь постановилъ, чтобы всѣ колоніи, безъ изъятія, прекратили торговыя сношенія съ Англіей до тѣхъ поръ, пока парламентъ не отмѣнитъ пошлину на чай, не выведеть войскъ изъ Бостона и Нью-Йорка и вообще не уничтожить всѣхъ стѣснительныхъ мѣръ, направленныхъвъ особенности противъ Бостона. Такимъ образомъ, Англія лишилась бы всѣхъ своихъ исключительныхъ выгодъ монопольной торговли съ колоніями, что, какъ надѣялись, понудило бы, наконецъ, парламентъ уступить требованіямъ Америки. Однако, такому рѣшенію воспротивились сильнѣе всего представители Южной Каролины. Въ этой плантаторской колоніи производились, по преимуществу, рисъ и индиго, и отпускъ того и другого въ разныя англійскія владѣнія былъ почти единственнымъ условіемъ благоденствія края. Отказаться отъ этого торга для колоній значило бы лишиться главнаго источника своихъ доходовъ. Потому Южная Каролина готова уже была выступить изъ конгреса. Но остальныя колоніи сдѣлали, съ своей стороны, вынужденную уступку, разрѣшивъ вывозъ риса.

Разногласіе между членами возникло еще въ отношеніи другого, болѣе важнаго вопроса. Одни изъ нихъ, подъ вліяніемъ Патрика Генри и Самуила Адамса, на этомъ конгресѣ уже предложили было признать полную независимость Америки отъ власти англійскаго короля. Другіе, напротивъ того, и слышать не хотѣли объ окончательномъ отторженіи колоній отъ британской державы. Вопросъ большинствомъ голосовъ былъ рѣшенъ, наконецъ, въ пользу приверженцевъ метрополіи. Но въ то же время, собраніе единодушно заявило, что одобряетъ возстаніе бостонцевъ и что, въ крайнемъ случаѣ, вся Америка должна быть готова идти на помощь занятому британскими войсками городу.

Помимо постановленій подобнаго рода, конгресъ рѣшился еще разъ обратиться къ королю съ прошеніемъ объ отмѣнѣ всѣхъ насильственныхъ мѣръ, принятыхъ его министрами. Составленное въ этомъ духѣ прошеніе было отправлено къ американскимъ агентамъ въ Лондонъ съ тѣмъ, чтобы они вручили его лично королю и, сверхъ того, обнародовали въ газетахъ всѣ рѣшевія

конгреса, заявившаго свое искреннее желаніе прекратить дальнѣйшія распри и покончить миромъ всѣ возникшія за послѣднее время несогласія колоній съ метрополіей.

Дѣйствительно, газеты въ Лондонѣ вскорѣ обнародовали рѣшенія конгреса. Перечитывая этотъ документъ, великій коммонеръ Питтъ оцѣнилъ его по достоинству.

«Я изучалъ свободныя государства древности, говорилъ онъ по этому поводу: - я старался усвоить себѣ идеи всѣхъ великихъ умовъ всемірной исторіи. Потому я могу быть судьею по предстоящему дѣлу. Въ отношеніи мудрости, основательности, здраваго смысла и сдержанности, не было въ мірѣ собранія, превышавшаго сказанный американскій конгресъ. Передъ нами здѣсь собраніе доблестныхъ мужей, какое встрѣчаемъ только во времена древнихъ грековъ и римлянъ, и то развѣ въ самую славную пору ихъ существованія».

Несмотря, однако, на усилія Питта возстановить миръ и согласіе, ни король, ни министры его не хотѣли и слышать объ уступкахъ. Они требовали безусловной, рабской покорности и грозили безпощадно покарать американцевъ.

Франклинъ, убѣдившись окончательно, что ослѣпленный парламентъ рѣшительно отвергаетъ всѣ возможныя средства къ умиротворенію колоній, отправился, наконецъ, во-свояси. По прибытіи его въ Америку, народъ еще болѣе убѣдился въ невозможности возстановить прежнія мирныя отношенія къ метрополіи. Овладѣвшее всѣми настроеніе нашло себѣ вѣрный отголосокъ въ словахъ Патрика Генри. Возвратившись съ конгреса, онъ, въ Ричмондѣ, въ собраніи вирджинскаго комитета, говорилъ своимъ избирателямъ:

«Тщетны всѣ наши надежды на мирное соглашеніе съ метрополіей. Если хотимъ быть свободными, то намъ остается одно: биться съ оружіемъ въ рукахъ! Призываю Бога во свидѣтели, мы должны биться!.. Намъ нѣтъ иного выхода. Теперь уже поздно уклоняться отъ боя, еслибъ мы, по малодушію, и хотѣли бы. А иначе намъ предстоитъ рабство и больше ничего... Неужели для васъ спокойствіе такъ дорого и мило, что вы готовы искупить его цѣною рабскихъ цѣпей? Боже сохрани насъ отъ этого! Не знаю, на что рѣшатся другіе, но что до меня, я уже рѣшился или биться за свободу, или умереть».

Дѣйствительно, долготерпѣніе народа истощилось, и противодѣйствіе, начатое по поводу ничтожной пошлины на чай, разрослось, наконецъ, до явнаго вооруженнаго возстанія. Довольно было потрачено словъ; пора осуществить ихъ на дѣлѣ, взявшись

за оружіе. И точно, въ слѣдующемъ дѣйствіи этой народной драмы, стоявшіе доселѣ на почвѣ закона адвокаты народа замѣнятся частью вождями его на бранномъ полѣ. Въ Европѣ, въ это самое время, по окончаніи семилѣтней войны, только-что водворились миръ и спокойствіе, и раздавшіеся первые выстрѣлы за океаномъ пробудили праздное любопытство европейскихъ націй, хотя онѣ мало вникали во внутренній смыслъ несовсѣмъ понятной для нихъ борьбы. Непонятной тѣмъ болѣе, что газеты, сообщая легковѣрной публикѣ о кровавыхъ стычкахъ англійскихъ войскъ съ бунтовщиками, представляли возстаніе въ свѣтѣ, благопріятномъ для британскаго короля.

Эд. Циммерманъ.

ЛЮДИ И НРАВЫ.

ОЧЕРКИ 1.

III.

ХОЧЕШЬ-НЕ-ХОЧЕШЬ.

I.

Заговоривъ въ прошлый разъ о нѣкоторыхъ какъ бы случайныхъ проявленіяхъ «сущей правды», среди, насыщенной всевозможною тяготою современной дѣйствительности, я возымѣлъ намѣреніе остановиться на этихъ проявленіяхъ поподробнѣе, и съ этою цѣлью, какъ и всегда, обратился за матеріаломъ къ единственному моему источнику — моей памятной книжкѣ. И что же? Несмотря на то, что книжка эта представляетъ собою самую безпорядочную кучу разныхъ замѣтокъ, вырѣзокъ, выписокъ, набраныхъ случайно и на лету, кое-гдѣ и кое-какъ, записанныхъ тоже какъ пришлось и чѣмъ пришлось (одинъ разъ даже шпилькой, а раза два спичкой) — несмотря на все это, то-есть на безпорядочность и отрывочность всего попавшаго въ мою книжку, вся эта безалаберная куча, въ концѣ концовъ убѣждаетъ меня, что въ проявленіяхъ (тамъ и сямъ) того, что я позволилъ себѣ назвать «сущей правдой», нетолько нѣтъ ничего случайнаго, но, напротивъ, и именно въ настоящее время, повсюду обнаруживается усиленная жажда ея, этой самой сущей правды; что

1 См. No 4, 1876 г.

именно теперь, когда романиста начинаетъ замѣнять зоологъ, когда патентованные сердцевѣдцы находятъ возможнымъ опредѣлять самыя трудныя минуты въ жизни современнаго человѣка выраженіемъ «просто свинство», когда — въ подтвержденіе доведенныхъ до такой простоты взглядовъ на человѣческую породу - ежедневная дѣйствительность то и дѣло выдвигаетъ факты, какъ нельзя лучше подтверждающіе, что человѣкъ, дѣйствительнозвѣрь, животное, достойное только холоднаго изученія зоолога; именно въ такую-то минуту, это доказанное и выясненное животное никогда съ такимъ упорствомъ не стремилось вырваться изъ когтей выясненныхъ ему немощею, никогда не болѣло такъ сердцемъ, какъ теперь. Безалаберная и растрепанная книжонка моя необыкновенно упорно старается доказать мнѣ, что именно это и есть новое, настоящее, то-есть заправское въ настоящее время; что человѣкъ, если и не изжилъ въ себѣ звѣря, то во всякомъ случаѣ узналъ, что, дѣйствуя только во имя себя, во имя своей берлоги, своей породы, своей силы, захватывая для себя кулакомъ, мечомъ, хитросплетеннымъ закономъ — все, что подходило ему подъ руку, и разгоняя направо и налѣво все, что ему мѣшало, онъ хотя и достигъ полной независимости въ своей берлогѣ, но оказался одинъ-одинёшенекъ, потерялъ смыслъ и интересъ жизни и почуялъ, что для того, чтобы ощущать жизнь, ему надо волей-не-волей выползти изъ этой берлоги, идти къ тѣмъ «другимъ», которыхъ онъ разогналъ отъ себя и которыхъ согнулъ передъ собою въ три погибели; дать мѣсто въ своемъ сердцѣ новому ощущенію страданію не за себя только, а за всѣхъ этихъ другихъ; дать мѣсто еще новому ощущенію - любви къ этимъ «всѣмъ», «другимъ»... Почуялъ, что это необходимо сдѣлать волей-не-волей, что безъ этого онъ - нищій, съ пустою, хотя и золотою сумой, и что безъ этого, жизнь его — не жизнь, а только доживаніе вѣка, начинающееся съ самаго дня рожденія.

Такими чертами можно опредѣлить современную болѣзнь звѣринаго сердца, впрочемъ, только тамъ, гдѣ возможны самыя характерныя и рѣзкія проявленія этой болѣзни, а именно на Западѣ Европы. Въ странахъ, гдѣ человѣкъ-звѣрь, для собственнаго своего благополучія, съумѣлъ продѣлать все, что звѣрю продѣлать возможно; гдѣ этотъ человѣкъ не церемонился — именно только во имя своихъ личныхъ удобствъ — сотни лѣтъ губить цѣлыя поколѣнія не поморщивъ бровью — здѣсь, явленія нищаго съ золотой сумой начинають обнаруживаться, хотя и не столь повсемѣстно, но за то съ поразительною ясностію. Потомокъ древняго рода, сотни лѣтъ воевавшаго, во имя одного только права личнаго