книгамъ, а по самой дѣйствительности, въ которой мнѣ некому было указать, что къ чему, гдѣ начало, гдѣ конецъ, вообще — откуда что идеть. Необходимость думать объ этомъ, т. е. «откуда что» надвигалось на меня, по истинѣ, неумолимо. Она выходила изъ моего труднаго положенія межъ двухъ огней, изъ желанія какъ-нибудь облегчить себя, уяснить себѣ, что никому измѣны я не сдѣлаю, если стану открыто туда или сюда — желанія, которое частенько посѣщало меня, какъ реакція послѣ размышленій о видимой безвыходности моего положенія. «Чѣмъ же меньше Аксютки или Михайлы страдаетъ моя мать?» думалось мнѣ въ такія минуты? И я принимался высчитывать и сравнивать ея страданія и страданія Михайлы и находилъ, что они одинаково сильны, что они одинаково требуютъ заботливой руки, и тутъ мысль моя стремилась къ пониманію именно самой сути всего этого запутаннаго положенія людей, стремилась съ страшными мученіями, измаевала меня почти безъ всякаго результата.. Нужна была книга - я не зналъ еще этого, не зналъ еще людей, которые измаялись на томъ же прежде меня.

Необходимость, благодаря порученіямъ, получаемымъ черезъ отца, дѣлать какое-нибудь нехитрое, но хлопотливое дѣло, идти купить или идти узнать въ судѣ, въ конторѣ и т. д., отвлекала меня отъ угнетавшихъ мою голову мыслей, но зато, опять вернувшись къ нимъ, я чувствовалъ себя еще хуже и еще труднѣй, чѣмъ прежде.

«И такъ пошло съ каждымъ днемъ, все сложнѣй, все тяжелѣе. «Временами, я рѣшительно терялъ голову какъ мнѣ быть, что дѣлать, какъ думать?

«Не знаю, чѣмъ бы кончился этотъ хаосъ моего душевнаго состоянія, если бы сама жизнь не позаботилась вывести меня изъ него.

«Пожираемый разными соображеніями и размышленіями, лежалъ я однажды на своей городской квартирѣ, въ домѣ мѣщанки Семиглазовой, какъ вдругъ отворилась дверь, и я увидѣлъ матушку. Въ жизнь не забуду ея ужаснаго лица.

->

Ты подружился съ отцомъ? было первымъ ея словомъ. «Я не могъ ничего отвѣтить. Я былъ испуганъ за мать, понималъ всю глубину страданій, которую испытываетъ она отъ моей измѣны, и только всей душой желалъ, чтобы она-то съумѣла выбраться изъ этого неожиданнаго для нея положенія: я былъ весь поглощенъ ея несчастіемъ и не могъ увеличивать его, сказавъ «да, подружился», потому что, и безъ того, она была, очевидно, разбита вся.

«Словно каменный, ничего не чувствуя и готовый покориться всему, подставилъ я голову подъ удары этой давно, впрочемъ,

жданной грозы. Рыданія, прерываемыя бранью, доказательствами моей безжалостности, доказательствами очень вѣскими — рыданія, переполненныя зубовнымъ скрежетомъ на отца, на его долгія тиранства, измѣны, рыданія на пропащую собственную свою жизнь, все это я покорно принялъ на свою голову. Я страдалъ въ это время едва ли не сильнѣе матери, потому что даже не могъ говорить, не могъ думать... Разсказывать подробно объ этой сценѣ, т. е. объ этихъ рыданіяхъ, продолжавшихся не часъ, не два, а двѣ недѣли къ ряду, не покидавшихъ мать ни дома, ни на улицѣ, ни днемъ, ни ночью, и съ каждой минутой осложнявшихся новыми свѣдѣніями о моей преступности я рѣшительно не въ состояніи. Глаза матери не пересыхали ни на одну минуту: то она узнавала, что я бросилъ гимназію, и градомъ слезъ оплакивала мое будущее, да не сегодняшнее только, а самое далекое; я увѣренъ, что даже та пора, когда буду съ сѣдыми волосами, и та была оплакана ею... А за извѣстіемъ о томъ, что я бросилъ учиться - смотришь, идетъ извѣстіе о томъ, что я хлопоталъ въ судѣ противъ человѣка, который, какъ на грѣхъ, былъ самый лучшій другъ матери, былъ благодѣтелемъ нашимъ, безъ котораго она теперь не имѣла бы куска хлѣба, а я, ея сынъ, ходилъ бы безъ сапогъ. Наоборотъ, люди, за которыхъ я хлопоталъ, были постоянные враги матери, воры, поджигатели, мошенники, грубые невѣжи... Отецъ, пріютившійся въ кругу этихъ людей, казался истиннымъ злодѣемъ, хитрецомъ, систематически подстраивающимъ противъ матери всевозможныя гадости. Съ ея точки зрѣнія, измѣна моя была, по истинѣ, ужасна. Я самъ видѣлъ это и не могъ шевельнуться, подавленный ея горемъ... «Рыдая и проклиная, матушка съ какимъ-то лихорадочнымъ жаромъ принялась исправлять надѣланныя мной бѣды. Она спасала свою вѣру въ меня, свою цѣль жизни, и такъ глубоко жаждала своего спасенія, что я вполнѣ подчинился этой жаждѣ. Не помню и не знаю, какимъ образомъ случилось, что я могъ ходить съ матушкой по учителямъ, къ директору, къ инспектору, и просить у всѣхъ извиненія, прощенія. Не помню также, какъ могъ я рѣшиться идти нетолько къ моему гимназическому начальству, но и къ тѣмъ благодѣтелямъ-помѣщикамъ, противъ которыхъ настраивали меня отцовскія дѣла. Знаю только, что все

продѣлалъ, покоряясь почти истерическому состоянію матери. «Опомнился я на квартирѣ у учителя математики, `оказавшагося моимъ хозяиномъ и начальникомъ. Матушка помѣстила меня на всѣ каникулы, съ тѣмъ, чтобы онъ не спускалъ съ меня глазъ, и съ тѣмъ, чтобы я могъ воротить утраченный мною годъ. Предполагалось, что цѣлое лѣто я буду учиться, догонять

своихъ товарищей, предполагалось, что я, подъ хорошимъ надзоромъ, не буду продолжать связываться съ отцомъ и его пріятелями. Учитель, который взялъ съ матери хорошія деньги, дѣйствительно, добросовѣстно принялся за меня. Непокладаючи рукъ, работалъ онъ со мною и, не смыкаючи глазъ, наблюдалъ за каждымъ моимъ шагомъ; связь моя съ отцовской компаніей, дѣйствительно, была прервана: я не видѣлъ ужь ни посланныхъ, ни ходаковъ, не получалъ ни порученій, ни писемъ. Но зато тѣмъ сильнѣе стало просыпаться во мнѣ сознаніе, что я — измѣнилъ и ужь, на этотъ разъ, настоящій измѣнникъ... Этой мысли я ужь не могъ заглушить въ себѣ никакими науками. Волейневолей, я узналъ цѣлый невѣдомый для меня міръ людей и положеній, и вотъ теперь покинулъ его на произволъ случая, силу котораго надъ этимъ міромъ я уже зналъ... Я несомнѣнно былъ предателемъ.

«Сознаніе это росло во мнѣ съ каждымъ днемъ все сильнѣе и ощущалось мною все больнѣй и больнѣй. Съ каждымъ днемъ, все яснѣе казалась мнѣ моя глубокая вина передъ этими людьми. Кромѣ меня, я зналъ это, у нихъ никого нѣтъ... никого.

«Мнѣ такъ было глубоко трудно въ эти минуты, что я (рѣшительно, ужь не помню, какимъ путемъ) пришелъ къ необходимости пить... Кухарка доставляла мнѣ водку на свои: она видѣла, что на мнѣ лица нѣтъ, и по опыту знала, что рюмка помогаетъ... Отъ одной рюмки я неимовѣрно быстро перешелъ къ бутылкѣ, къ штофу, къ дракѣ и т. д. Это случилось необыкновенно быстро, т. е. сегодня, положимъ, я выпилъ первую рюмку, украдучи, а завтра я ужь одолѣлъ цѣлую бутылку и лѣзъ къ учителю съ кулаками.

«Немедленно пріѣхала мать и поселилась въ городѣ. Этотъ пріѣздъ и ежедневныя свиданія съ матерью связали меня по рукамъ и по ногамъ. Я зналъ, что, не выдержи я хотя одинъ разъ, я убью ее своимъ поведеніемъ тутъ же на мѣстѣ... Я мучался молча, связанный по рукамъ и по ногамъ неизбѣжностью смерти моей матери въ томъ случаѣ, если я дамъ волю съѣдавшей меня тоскѣ... Голова моя въ эту пору была точно пустая тыква, но зато вся боль, вся мука сосредоточилась въ сердцѣ, и тотъ міръ, которому я измѣнилъ изъ страха погубить мать, сталъ, съ каждымъ днемъ, принимать все болѣе и болѣе плѣнительные образы... Иной разъ, эта деревенька, занесенная снѣгомъ, всѣ эти босоногіе мальчишки, ходаки съ сосульками на бородахъ - все это мнѣ стало представляться обѣтованною землею.... Этою мыслью я только и жилъ...

«Очень можетъ быть, что мысль эта, разъ успокоивъ меня, т. е.

ослабивъ силу тоски и сознанія виновности, продолжала бы успокоивать меня все больше и больше, и, наконецъ, при скверности моей натуры (я узналъ это, когда думалъ обо всем»), просто бы сдѣлалась средствомъ отдѣлываться отъ насущнаго дѣла. Очень можетъ быть, что, суля себѣ журавля въ небѣ, я бы полегоньку проникнулся сознаніемъ необходимости похлопотать сначала и о самомъ себѣ, т. е. сначала запастись, а потомъ уже и расходовать, умѣло, дѣльно... Но, случилось нѣчто другое, что ни на минуту не дало мнѣ успокоиться.

«Неожиданно скончался мой отецъ. Узналъ я о его смерти въ самый разгаръ жажды искупить мою вину и въ самый сильный моментъ сознанія этой вины.

->

Сходите проститься съ вашимъ родителемъ, сказалъ мнѣ однажды осенью мой гувернёръ, учитель математики. «Я остолбенѣлъ.

<

Онъ туть лежитъ въ части... въ полицейской больницѣ... «Я не понималъ, какъ могъ отецъ очутиться въ полиціи. <- Ваша матушка, продолжалъ учитель: — позволила вамъ сходить... отдать послѣдній долгъ... Что же вы нейдете? Это тутъ, за угломъ.

«У меня мелькнула мысль, что я убилъ отца... Я весь похолодѣлъ отъ нея и только тогда очнулся, когда учитель повторилъ мнѣ:

«- Торопитесь: его могутъ схоронить безъ васъ...

«Опрометью побѣжалъ я въ полицейскую больницу. Тамъ отца ужь не было; оказалось, что его перевезли въ церковь при городской больницѣ.

«Въ простомъ сосновомъ гробу, въ сѣромъ больничномъ "халатѣ, лежалъ мой отецъ, покрытый большимъ кускомъ бѣлой холстины. Я приподнялъ холстину и увидалъ его лицо —глубокое страданіе замерло на немъ. Я увидѣлъ измучившагося человѣка и зарыдалъ... Въ одно мгновеніе мнѣ представилась вся его жизнь: кутежи и неправедная нажива денегъ, распутство, разврать, и эта черта глубокаго страданія, которая вотъ теперь лежала на его лицѣ, какъ результатъ, какъ итогъ всей жизни, мгновенно отняла отъ всего дурнаго и сквернаго, что вспомнилось мнѣ, именно этотъ дурной и скверный оттѣнокъ и представила все въ видѣ невольной необходимости, почти даже въ видѣ страданія... Отъ дурного прошлаго я перенесся мыслью къ послѣднимъ годамъ его жизни, вспомнилъ его нищету, его фигуру, плетущуюся съ палкой въ лаптяхъ, по грязи, а, главное, его истинно дѣтскую радость, когда ему удалось добыть машинБу чинить перья. Мнѣ представилось его засіявшее радостію ли

J K L £ US HERS I LANKS LANY › Na VEINGEFI PTT DELT HIFIN AN ITI-MANS 1$ CARLET FORHAPS & TAKES PETS-35 SITE KOOTD IN RO М. 35 мин. и 25 только что-было вычины жить Gegners SUBLEETS

«Сторонь поars re уйти иль церкви, обывать, что похоро будуть затра. Туть же с столынь гробежа стал еще нѣсколько гребень другихъ дойников, которыхы были стиѣзать вмѣетѣ всѣ эти бѣдняти лежала в простыть, е-кль сколоченныть гробить всѣ, бель исключенія с измученными лапами, говорившими о том, как трудно жить на бѣломъ свѣтѣ... Я находилъ въ ту минуту, что ничего не может быть прекраснѣе этихъ изуродованныхь богѣхнію

«Уборъ въ измѣнѣ отцу жестоко мучилъ меня. Боть этогь, самый дорогой для меня человѣкъ унесь въ могилу съ собою горькое сознаніе моей измѣны- измѣны родного сына, котораго онъ любиль всей душой, я это зналъ... Мнѣ такъ хотѣлось умереть въ эту минуту.

«Я вышелъ изъ больничныхъ воротъ и поплелся самъ не знаю Буда... и неожиданно наткнулся, на тротуарѣ подлѣ больницы, на Филиппа.

<- Митрофанъ Петровичъ! Отецъ ты нашъ родной! возопилъ старикъ: - Петръ-то Василичъ никакъ померъ, другъ ты мой горькій!

«- Померъ, брать, сказалъ я...

->

Матушка, присвятая Царица Небесная!.. И что-жь это они съ нимъ сдѣлали? Вѣдь, извели они его...

<->

Кто извелъ? вдругъ припомнилъ я неожиданность смерти отца почему-то въ городѣ и почему-то въ полиціи.

->

Да ужь кому-нибудь надо было... Вѣдь, онъ подъ судомъ был...

« - Какъ подъ судомъ?

<- Да маменька-то твоя, какъ развѣдала все, и зачала противъ него... Чтобы духу, то-есть, его не было... И стали через