время рекрутскаго набора, онъ думалъ идти въ городъ торговать сбитнемъ, но дѣло какъ-то не состоялось. Иногда Савельичъ вдругъ вздумаетъ путешествовать - скучно ему станеть или бабы ужь его очень проберутъ — и соберется или къ сестрѣ, куда-то подъ Вязьму, или къ родственникамъ какимъ-то подъ Ярцево и уйдеть. Обыкновенно, черезъ недѣлю онъ возвращается измученный, больной, перемерзшій — старь и слабъ уже становится - и опять принимается за свое дѣло: полы мететъ, сапоги чистить, самовары ставитъ, печи топить. Между тѣмъ, бабы, попробовавъ, каково имъ безъ Савельича, котораго они постоянно укоряють, что онъ — только комнатный слуга и ничего не дѣлаетъ, притихаютъ, и водворяется миръ. Лѣтомъ, Цурикъ не вылъ и мало проживалъ дома - постоянно находился съ рабочими въ полѣ и на покосѣ, который я арендовалъ на Днѣпрѣ, верстахъ въ семи отъ моего имѣнія. Наступила осень, и Цурикъ опять началъ выть, и на этотъ разъ навылъ. Хозяйство мое въ эту пору расширилось, и насколько расширилось, можно судить по слѣдующимъ даннымъ. Въ 1871 году, поступило въ кассу денегъ 1,562 рубля, а выпущено изъ кассы 1,453 рубля — всего обернулось 3,015 рублей. Въ 1874 году, поступило 6,047 рублей, а выпущено 5,839 рублей - всего обернулось 11,886 рублей. Такъ какъ изъ этой суммы расхода лишь незначительная часть идеть на покупку въ городѣ чая, сахара, табаку и прочихъ необходимыхъ предметовъ - сумма эта мало измѣнилась отъ 1871 до 1874 года то большая часть расходуемыхъ денегъ уплачивается тутъ же на мѣстѣ, за работы. Понятно, что мѣсто оживилось, и въ Батищевѣ стало люднѣе. Случается иногда, что, по воскресеньямъ, я съ утра до вечера не покидаю счетовъ -то и дѣло выплачиваю или получаю: тотъ пріѣхалъ ржи купить, другой привезъ жмыхи, третій пришелъ просить денегъ подъ работу или нанимается въ батраки и т. д. Народу въ домѣ прибавилось-теперь въ застольной, даже зимою, рѣдко садится за столь менѣе 25 человѣкъ — сдѣлалось и люднѣе, и шумнѣе. Казалось бы, безопаснѣе должно быть отъ звѣря—анъ вышло наоборотъ: волки, должно быть, дневнаго шума не боятся, а ночью, хотя и много народа, все-таки, царствуетъ мертвая тишина - потому что ночнаго пьянства и дебоша въ усадьбѣ я не допускаю — и, надѣясь на большую добычу, льнутъ къ такому мѣсту, гдѣ чують болѣе собакъ, птицы и всякаго скота; другіе хищники, которыми изобиловало Батищево, напримѣръ, совы - первый годъ совы жили даже на чердакѣ дома коршуны, хорьки, одичавшіе коты, которые жили въ амбарахъ и сараяхъ, и т. п. пере велись; но за то воронья показалось множество, а за нимъ и волки тутъ-то и стали рыскать около самаго дома. Первымъ попался старый Лыска - осторожный, чуткій Лыска; волки схватили его не далѣе, какъ въ пятидесяти шагахъ отъ застольной, вечеромъ, когда еще спать не ложились, въ то время, когда онъ, послѣ того, какъ отъужинали въ застольной, шелъ спать въ солому. Черезъ нѣсколько дней, попался и Цурикъ: этого волки взяли, когда еще не отъужинали въ застольной и весь народъ былъ въ сборѣ; заслышавъ возню и догадавшись, что волки пришли брать собаку, батраки выскочили изъ избы — смѣлость русскаго человѣка извѣстна: въ такихъ случаяхъ, всь выскакивають на помощь собакамъ съ голыми руками, безъ всякаго оружія; развѣ полѣно дровъ кому попадется, вслѣдствіе чего бываетъ, если случится бѣшеный волкъ, множество пораненыхъ, о чемъ такъ часто сообщаютъ газеты. Услыхавъ шумъ, волки испугались и бросились въ разсыпную, люди бросились за ними въ ту сторону, куда побѣжало больше волковъ, и не замѣтили, какъ неопытный Цурикъ погнался за однимъ волкомъ, который выправился по дорогѣ въ деревню. Увидавъ, что нѣтъ людской погони, волкъ, среди улицы въ деревнѣ, схватился съ Цурикомъ; долго они боролись - все это видѣла баба-бобылка, противъ избушки которой происходила борьба. Цурикъ не поддавался и даже бралъ верхъ надъ волкомъ, молодой волчишка, должно быть, былъ, но подоспѣли товарищи волка и разтерзали Цурика. Уцѣлѣла только хитрая и проученная опытомъ погибели ея товарищей сучка. Иванъ успокоился и все твердилъ: вотъ оно, кому навылъ Цурикъ, а вы думали, что онъ отъ лѣни воетъ. Весною, сучка наплодила опять цѣлую кучу щенковъ, изъ которыхъ выбрали двухъ; дѣти выкормили этихъ щенковъ на славу и прозвали одного Полканомъ, а другаго Лайкой. Къ зимѣ у насъ опять было три собаки. Хитрая Лыска научила и щенковъ осторожности; долгое время, волки, которымъ опять хотѣлось попользоваться чѣмъ-нибудь въ нашей усадьбѣ, хитростію старались заманить собакъ. Но всѣ хитрости ихъ не удавались; сучка не поддавалась и, почуявъ волка, вмѣстѣ со щенками пряталась въ сѣни, которыя нарочно оставляли на ночь открытыми. Иванъ чуть не каждый день водилъ меня и дѣтей на огородъ показывать по слѣдамъ, какъ хитрятъ волки, гдѣ у нихъ была засада, гдѣ ходилъ волкъ, обязанность котораго состояла въ томъ, чтобы выманить собакъ, и при этомъ все твердилъ: Доберутся волки до собакъ-я волчью манеру знаю: когда увидять, что хитростію нельзя выманить собакъ, штурмой придуть брать. И дѣйствительно, волки штурмой пришли брать собакъ, цѣлымъ сталомъ пришли, штукъ двѣнадцать. Схватили Лайку и Полкана на завалинѣ, подъ окномъ старухиной избы - Лайку унесли, а Полкана выскочившій на шумъ Иванъ успѣлъ отбить, но уже мертваго, съ вырваннымъ брюхомъ. Сучка уцѣлѣла, но, наконецъ, и она-таки попалась на зубы волкамъ, и въ такое время, когда менѣе всего этого было возможно ожидать весною, на самаго Егорья. Когда мы сообщили сыну о горестной потерѣ Полкана и Лайки, его выкормленниковъ, то онъ, какъ истый классическій гимназисть, отвѣчалъ намъ письмомъ сдѣдующаго содержанія: Ante die nono Calendas Martiales Anno MDCCCLXXV post Christum Natum «Я получилъ твое письмо. Невозможно описать той горести, которую я испыталъ, узнавши о смерти доблестныхъ защитниковъ нашей родины, героя Полкана и Лайки. Горацій сказалъ, что dulce et decorum est pro patria mori. Но, вѣдь, Горацій не испыталъ этого удовольствія и потому не зналъ, каково оно. Можетъ быть, оно и decorum, но вѣроятно не dulce. Кланяйся Лыскѣ, ребятамъ, Ивану и т. д. Frater tuus Salve soror!! ѣшь блины и толстѣй А мы-то, въ эти года, нетолько не знали, что dulce et decorum est pro patria mori, но даже и того не знали, что существовалъ когда-то Горацій. Нужно отдать справедливость: хорошо теперь учать въ гимназіяхъ. Одно только меня безпокоить, что мальчикъ, пріѣхавъ на лѣто въ деревню, гдѣ слѣдовало бы ему бѣгать, укрѣплять силы и набираться здоровья на вольномъ воздухѣ — вѣдь, придется же ему когда-нибудь отбывать солдатскую службу - цѣлые дни проводить за книгами, дѣлаетъ какія-то выписки и только по праздникамъ, когда деревенскіе ребята, свободные отъ работы, соберутся къ нему, уходитъ съ ними куда-нибудь въ лѣсъ, на луга, гдѣ у нихъ идутъ разныя игры. Впрочемъ, вліяніе деревни и ребять отчасти отразилось и, рисуя битвы героевъ, что, между прочимъ, есть одно изъ его любимыхъ занятій, мальчикъ теперь береть сюжеты болѣе изъ современной жизни и изображаетъ на своихъ картинахъ Бисмарка и Мольтке, улепетывающими отъ русскихъ мужиковъ, которые гонятся за ними съ топорами и вилами въ рукахъ. Странно только, что, проживая каждое лѣто въ деревнѣ, гдѣ все пропитано хозяйственными интересами, мальчикъ нисколько хозяйствомъ не интересуется и до сихъ поръ, кажется, не умѣетъ отличить ячмень отъ овса, не знаетъ, какъ обработывается паровое поле, никогда не бываетъ на скотномъ дворѣ, которымъ я интересуюсь болѣе всего. Кто-то будетъ продолжать мою систему хозяйства, окончательные результаты которой я, пожалуй, самъ не увижу? Система полеводства установится только черезъ два года, а система - пятнадцатипольная. Впрочемъ, если система вѣрна, она должна утвердиться въ нашей мѣстности рано или поздно. Послѣ погибели сучки мы остались безъ собакъ, однако, не надолго. Теперь у насъ опять цѣлая стая: мѣсто старика Лыски занялъ старый песъ Крюкъ, который забѣжалъ къ намъ откуда-то и прижился около застольной; сторожъ завелъ новую сучку; Иванъ завелъ пару гончихъ; у Савельича есть Шумила; у дочери есть сетерокъ — Мильтонъ; у меня мой вѣрный песъ Пегасъ - замѣчательный песъ, который любить меня какъ никто, для котораго величайшее наслажденіе въ мірѣ — находиться подлѣ меня, который тоскуеть и страдаетъ, если онъ не ощущаетъ моего присутствія. Пегасъ этотъ - собака ума замѣчательнаго; чутье у него удивительное. Вотъ нѣсколько интересныхъ черть сообразительности Пегаса. Я ѣду верхомъ по лѣсу, по пустошамъ, съ Иваномъ и другими; Пегасъ бѣгаетъ и гоняется за тетеревами, но никогда не потеряетъ слѣда моей лошади: разъ я сѣлъ на лошадь и Пегасъ понюхалъ слѣдъ лошади, на которую я сѣлъ, онъ уже знаетъ этотъ слѣдъ и, когда мы на пустоши разъѣдемся съ Иваномъ, всегда онъ будетъ искать слѣдъ именно моей лошади; если мы перемѣнимся съ Иваномъ лошадьми, то Пегасъ, догнавъ Ивана и увидавъ, что онъ ѣдетъ на моєй лошади, возвращается назадъ, отыскиваетъ то мѣсто, гдѣ я пересѣлъ на другую лошадь, и по слѣду этой лошади находить меня. Однажды я поѣхалъ зимой въ деревню, а Пегаса оставилъ дома; черезъ нѣсколько времени послѣ того, какъ я пріѣхалъ въ деревню, вдругъ вижу Пегаса, который вертится около избы, въ которой я сидѣлъ. Савельичъ мнѣ потомъ разсказалъ, что онъ выпустилъ Пегаса нѣсколько времени спустя послѣ моего отъѣзда и видѣлъ, какъ онъ обнюхалъ мой слѣдъ, обнюхалъ то мѣсто, гдѣ стояли сани, въ которыя я сѣлъ, понюхалъ слѣдъ моей лошади и, сдѣлавъ нѣсколько круговъ по двору, выправился по слѣду моей лошади; въ деревнѣ онъ отличилъ слѣдъ моей лошади, хотя онъ не зналъ, на какой я поѣхалъ, отъ множества слѣдовъ другихъ лошадей въ де ревнѣ была Никольщина — и прибѣжалъ именно въ ту избу, гдѣ F я находился. Пегасъ по платью, которое я надѣваю, знаетъ возьму я его съ собою, или нѣтъ; если я надѣваю полушубокъ, значить иду по хозяйству; Пегась прыгаетъ, радуется; если же я надѣваю нѣмецкое платье, ѣду въ гости; Пегасъ, поджавши хвость, прячется подъ столъ. Если Пегасъ на дворѣ и подають тройку сь колокольчикомъ, онъ уходить, поджавши хвостѣ, въ домъ, но если подають одиночку, остается на дворѣ и ждеть моего выхода. Знаетъ Пегась только меня; если я лягу гдѣнибудь въ полѣ, то Пегасъ не подпустить ко мнѣ никого, не только чужаго, но даже никого изъ своихъ - Ивана, Сидора, даже дѣтей, которые его кормять и ласкаютъ. Онъ никому не вѣрить, когда считаетъ своею обязанностію меня охранять, и думаеть, что я не вижу того человѣка, который подходить ко мнѣ. Если я прямо смотрю на приближающагося человѣка и Пегась это видить, то онъ не залаетъ даже и на чужаго. CLI Въ деревнѣ намъ безъ собакъ никакъ нельзя быть, хотя иногда изъ-за собакъ, которыя безъ разбору брешутъ на всѣхъ проѣзжающихъ, не различая начальства отъ простыхъ смертныхъ, случаются непріятности. Разъ - дѣло было весною - въ самую ростопель, иду я со скотнаго двора, одѣтый въ свой обычный хозяйственный костюмъзализанный коровами полушубокъ. Вдругъ слышу колокольчикъ; сердце такъ и ёкнуло: кому, какъ не начальству, да еще по самому экстренному дѣлу, ѣхать въ такую пору, когда рѣки въ разливѣ. Заслышавъ колокольчикъ, я остановился; собаки съ громкимъ лаемъ обступили подъѣзжавшую телегу; измученныя лошади, которыя еле тащили телегу по раскисшимъ снѣговымъ сугробамъ, наметеннымъ зимою около заборовъ усадьбы, совсѣмъ остано вились. Эй, поди сюда! крикнулъ сидѣвшій въ телегѣ чиновникъ, Очевидно принявшій меня за старосту. Я уже разглядѣлъ по форменной фуражкѣ съ кокардой, что это—не настоящее начальство, а такъ какой-то проѣзжій чинов никъ... - Эй, поди сюда! не слышишь, что ли? продолжалъ кричать чиновникъ, взбѣшонный ужасною дорогою по весенней росто пели. Я подошелъ. --- Что это у тебя за собаки? какъ ты смѣешь держать такихъ собакъ, что они останавливають проѣзжающихъ? бѣшено кричалъ чиновникъ, да еще въ шапкѣ смѣешь стоять. Кто ты такой, вотъ я тебя! накинулся онъ на меня. |